Р.К.К.
Как загнанный зверь убегаешь, петляешь, несёшься,
А сзади и сбоку, и спереди – всюду «ату»!
Дрожишь, озираешься, в воздух болезненно бьёшься,
Тропу выбираешь, да видно всё время не ту.
Ты сам накопал западней и расставил капканы,
Ты сам поразвесил флажков и себя обложил,
Ты может, поймёшь это поздно – но лучше бы рано –
Насколько неправедно и не по совести жил.
Нелепо спасаться от этого бегством, плутая,
Меж собственных свитых искусно незримых силков.
Когда догоняет собой же взращённая стая
Ошибок наделанных, зла и грехов, и долгов.
Так что ж ты несёшься куда-то, кружишься, петляешь,
Так что ж ты как загнанный заяц от страха дрожишь?
Ведь ты же прекрасно давно эту истину знаешь –
Что сколь ни беги – от себя всё одно не сбежишь…
еще
В этом дурацком – по имени жизнь – шапито,
В этом лихом балагане, где судьбы вершатся.
Странно себя ощутить, как ничто и никто,
Страшно с толпою, спешащею вечно, смешаться.
В этом вертепе, где всё уже из-вра-ще-но,
Продано, сменяно, пропито, в карты продуто,
Странно понять, что на дно ты идёшь заодно,
Страшно постигнуть, что ты существуешь как будто.
В этом театре на сцене роскошная ложь,
А за кулисами нищие и проститутки,
Странно подумать, что ты по теченью плывёшь,
Страшно понять, что давненько закончились шутки.
В этом бардачном хаОсе, в трясине болот
Люди, как мусор, почти ничего и не значат…
Странно, что всё ещё просится сердце в полёт,
Страшно, что быстро догонят и переиначат…
Вот так и живём – день за днём пролетают года.
Стареет наш двор, на качелях качаются дети
Другие, … другие – не те же, что были тогда,
Когда в головах наших странствовал призрачный ветер...
Не те – это значит, увы, на качелях не мы.
И головы наши наполнили мысли-заботы.
И нам не до игр во дворе, не до той кутерьмы,
Наш ветер исчез, вместе с ним ощущенье полёта.
Да ты посмотри – старый двор он давненько не тот,
Качели погнулись, а горка совсем развалилась.
Он новыми играми, новою жизнью живёт.
И странно, как, кажется, быстро всё в нём изменилось.
А помнишь старушек на лавочках в пёстрых платках,
Судачивших вечно о маньках, о таньках и галках.
Их нет уже, видишь ли,…быстро-то,…быстро-то как…
Сжимается сердце, так глупо всё, горько и жалко.
А наши родители, помнишь, кричали они,
Под вечер домой, созывая нас дружно, в окошко...
И где же, скажите, куда унеслись эти дни?
Ведь, кажется, м`инуло времени только немножко...
Но скоро и мы будем так же призывно кричать,
Домой сыновей, дочерей поскорей загоняя.
И так же, как мы они будут в ответ верещать:
"Ну, мам, ну ещё, ну чуть-чуть, разреши, поиграю!"...
И, страшно подумать, на лавки усядемся мы,
Судача о чём-то простецком и вечном, и ценном...
И двор будет полон ребячьей игры-кутерьмы.
Он будет другим, оставаясь при том неизменным...
Приходит мгновенье, когда понимаешь,
что жизнь твоя катится в тартарары,
и ты не живёшь уже, а выживаешь,
поддавшись условиям новой игры.
И рушатся все возведённые замки,
что строились /чёрт побери/ из песка,
ты снова обычная шашка – не дамка,
в тебе поселяются боль и тоска,
тоска по тому, что не о-су-щес-тви-лось,
и время упущено враз навсегда,
а всё, что скрывалось внутри – обнажилось,
и вместо души только крошево льда.
Усталое сердце пульсирует еле,
как будто бы это уже ни к чему,
оно износилось, оно на пределе,
наверно, недолго осталось ему….
Но ты и не ищешь в несчастье виновных,
и не поминаешь чужие грехи,
а сам собираешься с силами снова,
и жить помогают одни лишь стихи…
Хочется часто послать всё подальше на…
Выбросить, выплеснуть, вычеркнуть навсегда.
Даже, не глядя на то, что сейчас весна
Просто сбежать отовсюду, но вот куда?
Некуда, некогда, не к кому, что за бред.
Будто бы Цербер, привязанный на цепи,
Ты понимаешь, что выхода, в общем, нет,
Не озвереть бы, живи, продолжай, терпи…
Как-то вот так вот – ни радости, ни тепла.
По Чернышевскому вечно всё тот же сон…
Мир алюминия /мать его…/ и стекла
Давит бездушною глыбой со всех сторон.
Гонка безумна – нелепая круговерть –
Белкою загнанной в городе-колесе.
Жизнь, как болезнь, результат – неизбежен – смерть,
Там непременно мы встретимся точно все…
Освобожденье за гранью, да будет свет!
Кто его знает, а может быть даль темна?
Выхода, выбора, счастья /наверно?/ нет.
Невыполнимо желанье послать всё на…
Ах, как бы хотелось послать всё скорей на кулички,
Рвануть бы отсюда внезапно, мгновенно, нежданно,
Оставив сомненья, печали, дурные привычки,
Не взяв саквояжа-баула-тюка-чемодана.
Ах, как бы хотелось послать всё куда-нибудь к фене.
И смыться, какого рожна, не заметят ведь точно
Потери бойца в идиотской придуманной сцене,
В спектакле с названием «Жизнь», где всё стало порочно.
Ах, как бы хотелось послать всё легко и навечно,
От глупости-пошлости-подлости освободиться.
Расправить бы крылья над этим бедламом беспечно,
И взвиться в просторное небо диковинной птицей.